Забытый сад - Страница 85

— Где ты? — мягко произнес отец, затем повторил сквозь сжатые зубы: — Где ты?

Роза затаила дыхание и сжала губы. Он говорит с ней. Ее всезнающему отцу явилось откровение, что она прячется в неположенном месте?

Отцовский вздох — скорбь? любовь? усталость? — и «baigneur». Так мягко, так тихо, сломленное слово сломленного человека. Роза учила французский с мисс Трантон и знала, что означает «baigneur» — маленькая куколка, пупс.

— Baigneur, — повторил отец. — Где ты, моя Джорджиана?

Роза перевела дыхание. Хорошо, что он не обнаружил ее, но как жаль, что столь нежный голос произносит не ее имя.

Тогда, прижимая щеку к столу, Роза пообещала себе, что однажды кто-нибудь так произнесет и ее имя…

— Опусти руку! — разозлился мистер Сарджент. — Если будешь продолжать ею двигать, я нарисую тебя с тремя, и так тебя и запомнят на веки вечные.

Элиза тяжело вздохнула и сцепила руки за спиной.

У Розы глаза слезились от неподвижности, и она тоже вздохнула несколько раз. Отец уже вышел из комнаты, но его присутствие осталось, та печаль, которая всегда струилась за ним.

Роза позволила взгляду вновь опуститься на альбом. Ткань была прелестного розового оттенка, который, девушка знала это, прекрасно пойдет к ее темным волосам.

За годы болезни Роза всегда хотела лишь одного — вырасти. Вырваться за границы детства и жить, как говорила Милли Тиль, сколь угодно быстротечно и судорожно. Она отчаянно хотела влюбиться, выйти замуж, завести детей, покинуть Чёренгорб и начать свою собственную жизнь. Прочь из этого дома, прочь от этого дивана, на который мама упорно укладывала ее, даже когда она чувствовала себя достаточно хорошо. «Розин диван, — говорила мама. — Положите новое покрывало на Розин диван. Оно подчеркнет бледность ее кожи и заставит ее волосы сверкать еще ярче».

День ее спасения приближался, Роза знала это. В конце концов маме пришлось признать, что Роза способна пережить знакомство с поклонником. За последние несколько месяцев леди Мунтраше пригласила на обед немало подходящих молодых (и не очень) людей. Все они были глупцами — после каждого визита Элиза часами развлекала Розу комически изображая гостей. И все же Розе полезно было потренироваться, ради идеального джентльмена, который где-то ждет ее. Он должен быть совершенно не похож на отца, художник с артистическим видением прекрасного, ему не должно быть дела до кирпичей и жуков. Он открыт, его легко понять, в его глазах горят увлечения и мечты. И он должен любить ее, только ее.

Рядом нетерпеливо запыхтела Элиза.

— Право слово, мистер Сарджент, — сказала она. — Я бы и то быстрее себя нарисовала.

Вдруг Роза осознала, что ее воображаемый муж похож на Элизу, и улыбка осветила ее безмятежное лицо. Джентльмен, которого она ищет, — мужское воплощение кузины.

Наконец тюремщик отпустил их на волю. Теннисон был прав: ржаветь в ножнах и не блестеть при деле — донельзя скучно. Элиза поспешно сбросила нелепое платье, которое заставила надеть ее для портрета тетя Аделина. Роза носила его сезон назад — колючее кружево, липнущий атлас с оттенком красного, в котором Элиза чувствовала себя раздавленной клубничиной. До чего бессмысленная трата времени! Все утро убить на сварливого старика, который намерен взять в плен их образы, чтобы те одиноко и неподвижно висели на какой-нибудь холодной стене.

Элиза встала на четвереньки и заглянула под кровать. Она приподняла за угол половицу, которую давно расшатала, засунула внутрь руку и достала историю «Подменыш». Элиза провела ладонью по черно-белой обложке, ощущая рябь собственного почерка под кончиками пальцев.

Это Дэвис предложил ей переносить истории на бумагу. Она помогала ему сажать новые розы, когда серо-белая птичка с полосатым хвостом села на соседний сук.

— Кукушка, — заметил Дэвис. — Зимует в Африке, но возвращается сюда весной.

— Жаль, я не птица, — сказала Элиза. — Тогда я просто подбежала бы к краю утеса и полетела. До самой Африки или Индии. Или Австралии.

— Австралии?

Австралия тогда царила в ее мыслях. Старший брат Мэри, Патрик, недавно эмигрировал со своей молодой семьей в место под названием Мэриборо, где несколько лет назад обосновалась его тетя Элеонора. Несмотря на это, Мэри нравилось думать, что на его выбор повлияло название места. Она охотно отвечала на расспросы об экзотической стране, плавающей в далеком океане на другом конце земного шара. Элиза нашла Австралию на карте в классной комнате — странный огромный континент с двумя ушами, острым и сломанным, в Южном океане.

— Я знаю парня, который уехал в Австралию, — сказал Дэвис, на минуту переставая работать. — Купил ферму в тысячу акров, да только ничего у него не растет.

Элиза закусила губу и ощутила волнение. Подобные масштабы совпадали с ее собственным представлением о континенте.

— Мэри говорит, там водятся огромные кролики. Они называются кенгуру. Лапы размером с ногу взрослого человека!

— Не знаю, что вам делать в подобном месте, мисс Элиза. в Африке с Индией тоже.

Элиза точно знала, что там делать.

— Я бы стала собирать истории. Древние истории, которые еще никто не слышал. Совсем как братья Гримм, я тебе о них говорила.

Дэвис нахмурился.

— Не понимаю, зачем вам быть похожей на пару мрачных старых немцев. Вы должны записывать свои собственные истории, а не те, что придумали другие.

Так и вышло. Для начала она сочинила историю для Розы, подарок ко дню рождения, волшебную сказку о принцессе, которую превратили в птицу. Это была первая история перенесенная на бумагу. Забавно было наблюдать, как мысли и идеи обретают форму. От этого ее кожа становилась непривычно чувствительной, странно обнаженной и уязвимой. Ветер стал прохладнее, а солнце жарче. Она не в силах была решить, нравится ей новое ощущение или нет.