Забытый сад - Страница 72

Леди Мунтраше направилась к двери, платье ее зашуршало, когда закончился коврик и начались половицы.

— Мама? — окликнула Роза.

Ее мать обернулась.

— Да?

— Я хотела тебя спросить. — Роза помедлила, не зная с чего начать, боясь проявить излишнее любопытство. — Я видела в саду мальчика, он прятался за кустом рододендрона.

Мамина левая бровь на мгновение нарушила совершенство черт.

— Мальчика?

— Сегодня утром я видела его из окна, когда Мэри пересадила меня в кресло. Он стоял за кустом камелии и разговаривал с Дэвисом. Гадкого вида мальчишка с лохматыми рыжими волосами и весьма нахальными манерами.

Мама прижала руку к бледной коже на шее, медленно и длинно выдохнула, так что интерес Розы только возрос.

— Ты не мальчика видела, Роза.

— Мама?

— Это твоя кузина, Элиза.

Роза широко распахнула глаза. Как неожиданно. В основном потому, что попросту невозможно. У мамы нет ни братьев, ни сестер, и когда бабушка умерла, мама, папа и Роза остались единственными Мунтраше.

— У меня нет никакой кузины.

Мама выпрямилась, заговорив непривычно поспешно.

— К несчастью, есть. Ее зовут Элиза, и она приехала жить в Чёренгорб.

— Надолго?

— Боюсь, навсегда.

— Но, мама… — Голова Розы кружилась сильнее, чем когда-либо. Как может тот неряшливый оборванец быть ее кузиной? — Ее волосы… Ее манеры… Ее одежда была вся мокрая, и сама она грязная и растрепанная… — Роза вздрогнула. — Она была вся в листьях…

Мама прижала палец к губам. Она повернулась к окну и темный локон на ее затылке задрожал.

— Ей больше некуда было идти. Мы с отцом согласились ее принять. Акт христианского милосердия, который она никогда не оценит, не говоря уже о том, чтобы его заслужить, но мы всегда должны поступать как подобает.

— Мама, что она тут будет делать?

— Причинит нам немало беспокойства, не сомневаюсь. Но мы не можем ее прогнать. Неспособность проявить милосердие выглядит ужасно, и потому мы должны обратить необходимость в добродетель.

В словах леди Мунтраше был привкус чувств, процеженных через сито. Она и сама ощутила их пустоту и более ничего не сказала.

— Мама?

Роза осторожно дотронулась до замолчавшей матери.

— Ты спросила, что она тут будет делать? — Мама повернулась к Розе, в ее голосе прорезалась новая нотка. — Я отдаю ее тебе.

— Отдаешь мне?

— Как своего рода проект. Она будет твоей протеже. Когда поправишься, будешь в ответе за то, чтобы научить ее хорошим манерам. Она немногим лучше дикарки, ни грамма изящества или очарования. Сирота, которую никто не научил, как жить в порядочном обществе. — Леди Мунтраше выдохнула. — Конечно, иллюзий я не питаю и не ожидаю, что ты совершишь чудо.

— Да, мама.

— Черного кобеля не отмоешь добела, а беспризорной сиротке не расцвести розой. Но мы должны сделать все возможное, ее надо хорошенько отчистить. Ты даже не представляешь, дитя мое, каким влияниям подвергалась эта сиротка. Она жила в Лондоне среди ужасного падения нравов и порока.

Лишь тогда Роза поняла, кто эта девочка: Элиза — дочь папиной сестры, загадочной Джорджианы, чей портрет мама сослала на чердак, чье имя никто не осмеливался упоминать.

Никто, кроме бабушки.

В последние месяцы жизни старая женщина вернулась в Чёренгорб, точно раненый зверь, и укрылась в башне, чтобы умереть. Она то проваливалась в сон, то грезила наяву, и все время взахлеб говорила о двух детях: Лайнусе и Джорджиане. Роза знала, что Лайнус — ее отец, и заключила, что Джорджиана — его сестра. Та, что исчезла еще до рождения Розы.

В то время Роза по прихоти судьбы наслаждалась периодом относительно хорошего здоровья, и мама попросила ее посидеть с бабушкой. Леди Мунтраше сказала, что для достойной юной дамы опыт ухода за больными и умирающими бесценен. И хотя Роза подозревала, что мамин энтузиазм проистекает скорее из нежелания самой ухаживать за старой женщиной, чем из педагогических соображений, она не стала возражать. К тому же Розе нравилось сидеть с бабушкой, смотреть, как та спит, следить за каждым вздохом, который может стать последним.

Однажды летним утром, когда Роза сидела в кресле у окна и теплый морской ветерок щекотал ее затылок, глаза бабушки распахнулись. Девочка, которая рассеянно наблюдала, как бусинки пота блестят на лбу старой женщины, резко вздохнула.

Старые глаза были большими и блеклыми, выцветшими за жизнь, полную горечи. Бабушка мгновение смотрела на Розу, но ее взгляд не был окрашен узнаванием и сразу скользнул в сторону. Словно прикованная к месту легким колыханием летних занавесок, Роза хотела было позвонить маме — прошло немало часов с тех пор, как бабушка в последний раз просыпалась, — но едва она потянулась к колокольчику, как старая женщина издала вздох. Долгий, усталый вздох, такой глубокий, что под ее тонкой кожей выступили кости.

Затем, словно из пустоты, высохшая рука схватила Розу за запястье.

— Очень красивая девочка, — сказала бабушка так тихо, что Розе пришлось наклониться, чтобы расслышать последующие слова, — слишком красивая, проклятье. Все молодые люди сворачивали головы. Он ничего не мог поделать, ходил за ней повсюду, а мы и не знали. Она сбежала и не вернулась, ни словечка от моей Джорджианы…

Роза Мунтраше была хорошей девочкой и знала правила. Как же иначе? Всю свою жизнь прикованная болезнью к постели, она была вынуждена выслушивать эпизодические лекции матери о правилах поведения в приличном обществе. Роза прекрасно знала, что дама не должна надевать жемчуг или бриллианты по утрам, ни в коем случае не должна кого-либо игнорировать в обществе и никогда, ни за что не должна в одиночестве наносить визит джентльмену. Но Роза знала, что важнее всего — избегать скандала любыми средствами. Даже намек на него может погубить даму в мгновение ока. По крайней мере, погубить ее доброе имя.