Она хотела, чтобы ей тоже было все равно. Но что-то изменилось, и она больше не могла смотреть в глаза отцу. Нелл не стала любить его меньше, просто исчезла легкость. Любовь, которую девушка питала к Хеймишу, незримая, неоспоримая в прошлом, приобрела вес, голос. Она шептала, когда Нелл смотрела на него: «На самом деле ты не его дочь». Девушка не могла поверить, что он любит ее не меньше, чем сестер, сколько бы отец ни настаивал.
— Ну конечно люблю, — сказал он, когда Нелл спросила его.
Взгляд Хеймиша выдал изумление и обиду. Он достал платок и вытер рот.
— Я узнал тебя первой, Нелли, я любил тебя дольше всех.
Но этого было мало. Она была ложью, жила во лжи, но больше не хотела так жить.
Шли месяцы, и жизнь, которая создавалась двадцать один год, методично разваливалась на части. Девушка бросила работу в новостном агентстве мистера Фицсиммонса и нашла другую — билетерши в новом театре «Плаза». Она упаковала одежду в два небольших чемодана и стала снимать квартиру вместе с подругой. Разорвала помолвку с Денни. Не сразу, ей не хватило смелости на резкий разрыв. Нелл позволила их отношениям распадаться месяцами, почти все время уклоняясь от встреч с молодым человеком. Она гадко вела себя, даже когда соглашалась на свидание. Трусость заставила Нелл ненавидеть себя еще сильнее, лишь подтверждая ее подозрение: она заслужила все, что происходит.
Девушке понадобилось много времени, чтобы порвать с Денни. Его красивое лицо, честные глаза и непринужденная улыбка… Конечно, он хотел знать причину, но Нелл не могла заставить себя рассказать правду. Не было слов, чтобы объяснить ему, что женщины, которую он любил, на которой надеялся жениться, больше нет. Как могла она ожидать, что Денни будет ценить ее, по-прежнему хотеть ее, когда узнает, что когда-то ее выбросили? Что ее настоящая семья отказалась от нее?
Такси повернуло на Альбион и помчалось на восток к аэропорту.
— Куда направляетесь? — спросил водитель, встретив взгляд Нелл в зеркале заднего вида.
— В Лондон.
— К родным?
Нелл посмотрела в грязное окно машины.
— Да, — ответила она с надеждой.
Лесли она тоже не сказала, что едет. Она думала об этом, представляла, как берет трубку и набирает номер дочери, последний в строчке, что змеилась по странице записной книжки и забегала на поля. Но каждый раз успевала раздумать. Скорее всего, она успеет вернуться еще до того, как Лесли поймет, что ее нет.
Нелл незачем было задумываться, когда именно она совершила ошибку с Лесли, она и так прекрасно знала это. Она взяла неверную ноту, да так и не нашла нужную. Роды были шоком, жестоким появлением вопящего, ревущего живого комочка, сплошные руки, ноги, беззубые десны и скрюченные от ужаса пальчики.
Ночь за ночью Нелл лежала без сна в американской больнице и ждала, когда же возникнет связь, о которой говорят люди. Головой она понимала, что крепко и неразрывно связана с маленьким человечком, которого вырастила в себе. Но чувство так и не пришло. Как отчаянно Нелл ни старалась, как ни желала этого, она не становилась единым целым со свирепой дикой кошечкой, которая сосала, грызла и царапала ее грудь, неизменно желая большего, чем мать могла дать.
Эл, напротив, был сражен, всецело поглощен воспитанием дочери. Казалось, он не замечал, что ребенок — наказание Господне. В отличие от большинства мужчин своего поколения он с радостью держал дочку, баюкал на изгибе руки, водил гулять по широким улицам Чикаго. Иногда Нелл наблюдала, изобразив ласковую улыбку, как он влюбленно смотрит на малышку. Эл поднимал взгляд, и в его затуманенных глазах Нелл видела отражение собственной пустоты.
Лесли родилась с горячей кровью в жилах, но смерть Эла в тысяча девятьсот шестьдесят первом остудила ее. Едва Нелл озвучила новость, как увидела: глаза дочери устало тускнеют и подергиваются пеленой. Следующие несколько месяцев Лесли, будучи и без того загадкой для Нелл, все глубже забиралась в кокон подростковой уверенности, что презирает мать и не желает больше иметь с ней ничего общего.
Вполне понятно, разумеется, хоть и неприемлемо — ей уже исполнилось четырнадцать, очень восприимчивый возраст, а отец был для нее светом в окошке. Возвращение в Австралию не помогло, но что теперь говорить. Нелл хватало ума не осуждать себя задним числом. Она поступила, как тогда казалось, наилучшим образом. Нелл не была американкой, мама Эла умерла несколькими годами раньше, и во всех отношениях они остались одни. Чужие в чужой стране.
Когда Лесли ушла из дома в семнадцать, автостопом обогнув восточное бедро Австралии и спустившись к ее колену, Сиднею, Нелл с радостью отпустила ее. Без дочери она поняла, что может наконец избавиться от зеленой тоски, которая мучила ее последние семнадцать лет. Тоска нашептывала, что она ужасная мать, что родная дочь не в силах ее терпеть, что это дурная наследственность, что она не заслужила детей. Неважно, сколь добры были Хеймиш и Лил, Нелл родилась от плохой матери, из числа тех, кто легко откажется от своего ребенка.
Но все оказалось не так уж скверно. Через двенадцать лет Лесли перебралась ближе к дому, поселилась на Золотом Побережье с очередным парнем и своей дочерью Кассандрой. Нелл видела девочку всего пару раз. Бог знает, кто ее отец; Нелл не стала спрашивать. Но верно, он был не совсем пропащим, потому как во внучке почти не чувствовалось горячности матери. Совсем наоборот, Кассандра казалась ребенком, душа которого стала взрослой раньше времени. Тихая, терпеливая, задумчивая, преданная Лесли — право, прекрасный ребенок. В ней таилась серьезность, уголки печальных голубых глаз были опущены вниз, а милый ротик, как подозревала Нелл, мог бы стать красивым, если бы она хоть раз улыбнулась с неподдельной радостью.